Отставной посол, отставной генерал, отставной русский 

      Зиновий Пешков поселяется в Париже на улице Лористона, 107. Здесь его  одиночество  некоторое   время   разделяет последняя любовь Зиновия Алексеевича – Эдмонда Шарль Ру

     О ней следует сказать особо, ибо она необыкно­венная женщина. Родилась она в 1923 году в аристократической семье. Ее предки — отец, дядя — были известными дипломатами. В 1939 году, когда началась война, девушке было 1б лет. Она ушла на фронт санитаркой. Потом стала медсестрой. За военные подвиги награждена боевыми орденами Франции. Потом работала с прославленной Коко Шанель, демонстрировала на подиуме сногсшибательные туалеты (у нее была высокая стройная фигура), трудилась корреспонденткой знаменитого модного журнала «ЕНе», главным редактором журнала «Уодие», стала писательницей. Ее роман «Прощай, Палермо» удостоен высшей литературной награды Франции — Гонкуровской премии. При этом она очень красива и обаятельна. У Эдмонды и Зиновия была разница в возрасте 39 лет, но она была безумно в него влюблена. Она видела его в романтическом ореоле. А ведь Пешков был уже старик.

     Эдмонда рассказывала, что когда приходила к нему, видела, как он рыдал. Слушал на магнитофоне русские военные песни и плакал.Эльза Триоле, жена Арагона - Пешков дружил с ними в последние годы - тоже рассказывала, что он слушал песни ансамбля Александрова и плакал.Он плакал, думаю, над самим собой. Ведь для него Россия была реальная страна. Он провел в ней свои первые двадцать лет жизни.

     - Расскажите, пожалуйста, Николай Васильевич, о Саломее Андрониковой. Вы ведь ее хорошо знали.

     - Она была грузинка по отцу и русская по матери. Я с двенадцати лет жил у нее на квартире в Лондоне. Она сама предложила это моему отцу. Всю жизнь до самого конца мы были очень близки друг к другу. Она была вдохновительницей писателей и художников в Петербурге. Ее все обожали, потому что она была исключительно тонкая, умная и еще очень хорошо умела слушать мужчин. Когда мужчины рассказывали ей что-то, она всегда делала вид, что ее это крайне интересует. Я думаю, это было, помимо красоты, одним из ее главных достоинств, У Саломеи была бурная любовная жизнь. И Пешков тоже не был для нее любовью всей жизни. Она им увлеклась или, по-моему, скорее наоборот, Пешков увлекся красивой молодой Саломеей. А ей понравилась идея бросить Баку и поехать в Париж. Вот она и поехала. И осталась на Западе, А Пешков свою карьеру между двумя войнами сделал благодаря успеху у жен видных людей, (воодушевился).

     - Расскажите. Это интересно. Офицер Иностранного легиона живет в Африке. Я туда ездил. Скучное место, неинтересное. Офицеров таких много. Надо, чтобы тебя заметили, если хочешь поехать, скажем, представителем Франции в Дамаск или в Ливан, быть посланным с миссией. Надо, чтобы этим кто-то занялся. И вот он умел продвигаться в кругах, где принимались решения о назначениях.

     - Я не хочу уменьшить его достоинства. Но он знал силу своего обаяния и этим успешно пользовался: вот, мол, молодой Горький, да еще безрукий и так далее. В общем, он был страшный бабник!

     - Чем же, в конце концов, он их покорял? Маленький, лысый, безрукий, хромой — одним словом, весьма плюгавый...

     - Люди, особенно женщины, любят неординарных. Он приходил сюда, в наш дом. Когда были у нас обеды, дамы облепляли его как мухи: «Ну, расскажите теперь, как это было, что случилось с Чан Кай-ши!» И так далее. Он этим пользовался. Но это вовсе не отрицательное свойство. Он рассказывал правду? Или что-то привирал? Может быть... Если люди любят рассказы, никто не обращает внимания, где правда, а где неправда. Какое это имеет значение? Надо, чтобы это было интересно рассказано!  

     У меня знакомый композитор. Очень талантливый. Тоже маленького роста, далеко не красавец, но успешный донжуан. Когда я поинтересовался, как он добивается взаимности у женщины, он сказал: - Мне главное - дотащить ее до рояля!..

     С трудом отыскали мы одного из оставшихся в живых сослуживцев Зиновия  Алексеевича по легиону. Им оказался бывший легионер, семидесятилетний отставной полковник Франковиль. Живет он в городе Дижоне, известном всему миру знаменитой дижонской горчицей. Франковиль с места в карьер, без наводящих вопросов заговорил о победах Пешкова над женщинами.

     - Мы, молодые офицеры, немного посмеивались над ним. Думали, что его победы над женским полом выдуманы или же носят платонический характер.. Хотя Чарли Чаплин в восемьдесят еще блистал, а у маршала Петэна последняя интрижка, говорят, была в девяносто шесть лет. Но все же ге­нерал Пешков без руки, хромой... Мы, тогдашние лейтенанты и капитаны, не знали, что и думать...

     Роль,   которую   сыграли   женщины   в   карьере   Пешкова, колоссальна. Он  около   двадцати    пяти   лет   прослужил    в Иностранном легионе, а тот всегда дислоцировался в колониях и никогда во Франции, это даже дальше, чем провинция. Там были сотни достойных офицеров, но никто не сделал такую карьеру, как Пешков.

     Ухажерство ввело его во многие блестящие дома. И женился он на аристократках. Например, на мадмуазель Комбетт де Комон. Она была из очень известной, состоятельной семьи. Их автомобили были модны во Франции.

       Помню, он приходил к нам ужинать, уже под конец своей жизни. За ужином выбирал какую-нибудь даму и упорно ухаживал за ней. Он, уже старик, как бы не мог не ухаживать за женщинами. А на следующий вечер эта дама звонила моей жене и говорила:

      - Я получила от господина Пешкова поразительный букет красных роз...

      Надо сказать, генерал просто разорялся на цветы. У него было два или три постоянных  магазина, которые предъявляли ему довольно крупные счета в конце месяца...

      А дальше Франковиль поделился весьма метким и неожиданным наблюдением.

     - Сейчас в отношениях мужчин и женщин что-то пропало, раньше мужчина тратил время, чтобы покорить женщину. И Пешков это умел делать. Он владел особым подходом: как надо возбудить в женщине доверие, желание, заставить ее понять и принять человека. Такого подхода больше не существует, ибо ни у кого теперь времени нету...

     Макартур испытывал к нему огромную симпатию. Они проводили вместе вечера до тех пор, по­ка кто-нибудь из них первым не падал от выпитого виски или водки. Он умел привлекать к себе лю­дей. И те, кто не служил под его началом, говорили всегда: «Я бы хотел иметь такого начальника, как он».

     Но самую большую сенсацию Франковиль подготовил под занавес. Он сообщил, что у Зиновия, по­мимо дочери Елизаветы, был еще и сын, которого звали Ксавье Пешков.

     - Когда Пешков командовал батальоном, его сын учился во Франции, его фамилия была Пешков. Сыновья других офицеров легиона знали мальчика и дружили с ним. Один мой сослуживец часто мне говорил: «Надо бы узнать, что же стало с Ксавье, сыном Пешкова». Думаю, он до сих пор жив. Но мой сослуживец не смог приехать сегодня, иначе я бы его попросил рассказать о сыне генерала.

      - У вас есть его адрес или номер телефона?

     Ничего, конечно, не было. Больше ни в одном источнике не упоминалось о том, что у Зиновия был сын. Правда это или выдумка, узнать нам не удалось.

     Когда активный человек отходит от дел, это всегда тяжело. Пешков вспоминает свою пеструю, разнообразную жизнь. И как обычно в такой период, мысли его часто обращаются к истокам, к России. Он перечитывает книги Горького, слушает русскую музыку, приводит в порядок архив. Он сближается с Эльзой Триоле и Луи Арагоном, несмотря на то, что они были коммунистами. Но их связи с Россией - ведь Эльза сестра Лили Брик и переводчица антологии русской поэзии - перевешивают идеологиче-ские несогласия. Тем более к концу жизни коммунистические взгляды Эльзы и Луи претерпели сильные изменения. Бывший посол, бывший генерал, Пешков продолжает вести активную светскую жизнь, он посещает рауты, вернисажи, приемы, премьеры. Всюду он желанный гость - этот легендарный человек, чья жизнь окутана множеством тайн и недомолвок.

     Зиновий Алексеевич дружит с Андре Мальро. Мальро был министром пропаганды и культуры в правительстве де Голля, личным другом французского президента. Тоже личность мифологизирован­ная: участник войны в Испании, где он — летчик и командир большой эскадрильи.

     Говорит Эдмонда Шарль Ру, последняя подруга Зиновия Алексеевича. Они были не венчаны, но прожили вместе немало лет. И лишь после кончины Пешкова эта незаурядная женщина вышла замуж за Гастона Лефевра, мэра Марселя.

     - В своих двух комнатах на улице Лористона генерал Пешков познал тоску одиночества. Это не было банальной тоской по родине. Русские не выказывали ему уважения. Его усилия приблизиться к России не имели успеха.

     - Обычно мы ходили с ним на улице Дарю в русской церкви. Да, кстати, Пешков был единственным гене-ралом французской армии, к которому обращались: «Ваше превосходительство». Ведь только посол имеет право так называться. А он был и генерал, и посол... Он часто ходил в русскую церковь и двадцать-тридцать минут проводил в молитве. Он был в этот момент очень сосредоточен. Для нас, французов-католиков, посе-щение православного храма это своего рода туризм. А он, чувствовалось, был очень верующим человеком. Истово крестился и кланялся иконам. А меня покоряла особая атмосфера русской церкви: красивые иконы, замечательный интерьер.

     - Вы часто с ним встречались? Бывали ли вы у него дома?.

     - У него была прекрасная библиотека, не только все книги Горького, но и их переводы на французский язык. Я думаю, он читал на русском, а потом смотрел, - хороший ли перевод. У него имелась вся литература русская: Достоевский, Толстой, Пушкин, Тургенев, стихи. Мы считали его французом по национальности, но по сердцу и по культуре он был русским на сто процентов.

     - Он говорил вам о Ленине?

     - Он никогда не говорил «Ленин». Он всегда называл его «Владимир Ильич».

     - Ну да. Они же были хорошо знакомы. Рассказывал ли он о России, о своем брате?

     - Мы знали, что его родной брат Яков был важной персоной в России. Много раз пытались узнать, переписывались ли они... Но он никогда не отвечал. У него была особая манера уходить от ответов. Он брал бутылку водки и наливал всем. Сам никогда не допивал до конца... Не знаю, был ли он богат, но в ресторанах щедро раздавал музыкантам банкноты по пятьсот франков 

     Да, разумеется, в нашем повествовании о Зиновии Пешкове есть белые пятна, недомолвки. Мо­жет, где-то просочились и не совсем верные сведения. Ведь источников информации не так уж много, а события про-исходили давным-давно. Но весьма бурные... В 1964 году, за два года до смерти, генерал Пешков был опять востребован Французской Республикой. В том году Франция намеревалась признать континентальный коммунистический Китай. Де Голлю нужно было объяснить этот поступок Чан Кайши, ведь у них были личные добрые отношения. И тут важно найти человека, который сумел бы эту деликат­ную миссию выполнить. И притом мог бы обойтись без переводчика.

     И де Голль вспоминает о Зиновии Алексеевиче. Тому уже исполнилось 80 лет. Тем не менее, президент поспал генерала на Тайвань в город Тайбей к Чан Кайши. И Зиновий Алексеевич блестяще вы­полнил эту миссию. Таким образом, он оказал последнюю услугу своей второй родине.

     ...Он снова вернулся в свою квартиру на улице Лористона. Здоровье слабело, уступая возрастным недугам. Давали о себе знать и боевые раны. Но Зиновий Алексеевич боялся забвения и продолжал ве­сти оживленную, не по его годам, светскую жизнь.

     Однажды в ноябрьский вечер 1966 года он отправился в русский ресторан, где провел ночь с цыга­нами, как истый русский барин. Там ему стало плохо, но он отказался от санитарной машины. И на такси приехал в госпиталь в Нейи, тот самый, где лежал полвека назад и где ему отрезали пораженную гангре­ной руку. Медсестра из приемного отделения (тесен мир!) оказалась землячкой из Нижнего Новгорода. Зиновий Алексеевич шутил с ней, но отчетливо понимал, что смерть — рядом. Попросил пригласить сво­его друга, православного священника Николая Оболенского, чтобы тот принял его исповедь. На следую­щий день, в понедельник 27 ноября 1966 года, кончился жизненный путь этого неистового, непоседли­вого, необыкновенного человека.

     Герой нескольких войн, полный генерал Франции, кавалер ее пятидесяти правительственных на­град, один из основателей Сопротивления, литератор, друг Эльзы Триоле и Луи Арагона, называвшего его жизнь «одной из самых странных биографий этого бессмысленного мира», он внезапно, не болея, умер в 1966 году в почтенном возрасте 82 лет. Саломея Андроникова вложила в нагрудный карман его генеральского мундира его любимую фотографию Максима Горького.

     Вот что написано в акте о смерти:

     «27 ноября 1966 года. В 21 час 50 минут скончался проживающий в Париже, 16 округ, улица Лористона, 107, Зиновий Пешков. Посол, генерал, кавалер орденов Большого креста. Почетного легиона, военной медали Креста войны 14-17 годов, родившийся в Нижнем Новгороде, Россия. Дата рождения -16 октября 1884 года».

      Отсюда, из госпиталя в Нейи, начался его последний путь. Сначала в православную церковь на Рю Дарю, где происходило торжественное отпевание.

      Пешков завещал, чтобы его гроб несли солдаты Иностранного легиона, чтобы на крышке гроба' лежала солдатская фуражка легионера, а не генерала армии.

     30 ноября 1966 года в полдень в русской православной церкви на улице Дарю состоялось торжественное отпевание Зиновия Алексеевича Пешкова. Собрались дипломаты, генералы, легионеры, деятели культуры, газетчики, журналисты, присутствовал Кув де Мюрвиль, представитель де Голля. В церкви было полно народу.

     Rue Loriston в вечерних огнях всегда притягательна и загадочна. Даже под нудным парижским дождем.

Теперь, когда дни мои сочтены и стали видны мне на всем протяжении, я удивляюсь все больше и больше: странно, но мне-то в этом спектакле досталась абсурдистская роль — в духе новейшей драматургии. Так дорожить любой минутой, так остро чувствовать ее вкус, больше того, ее значение, и, вместе с тем, с такой безоглядностью жонглировать собственною судьбой.

     Единственным своим достоянием. Стеклянным сосудом. Свечой на ветру.

     Эта ребяческая уверенность, что истина неразрывна с опасностью, сопровождала меня весь век, я был убежден, что этот кураж дарует ему и цену и смысл.

     Скорей всего, это была ошибка. Но мне повезло. Я долго жил. Возможно — непозволительно долго.

     Да, своевременная смерть такая же крупная удача, как своевременная жизнь. Якову повезло со смертью — не унеси его та “испанка”, наверняка бы убил его Сталин. И было бы ожидание выстрела, была бы последняя ночь перед казнью, клики ликующего народа, приветствующие акт правосудия.

     Но даже и без подобной расправы жизнь начинает звучать пародийно, когда запаздывает с финалом. Едешь в экспрессе, как экспонат для развлечения пассажиров. Дамы и господа, взгляните — тот самый склеротик, который за-был сойти на положенной ему станции, проехал пункт своего назначения. Куда же он едет? Да кто же знает?

     И все же нельзя остаться в экспрессе.

     Не зря же в этот промозглый вечер я думаю о своем начале, о том, что так уже далеко.

     А значит, я думаю о России.

     Там, на востоке от rue Loriston, дышит громадная, все выносящая, так и не понятая страна. В этой стране я однажды родился, в этой стране моя бедная дочь лучшие годы промаялась в лагере, в этой стране стоят два города. Один из них носит имя брата, другой из них носит имя отца, второго, но истинного отца. Он был, конечно же, умерщвлен, но этого так и не знают толком — имя его почти сакрально.

     Мое же имя там неизвестно, и более того — под запретом, его не советуют вспоминать. Ибо оно бросает тень и на того и на другого. В России я никому не нужен.

     Как ясно, с какою дрожью я вижу ее опустевшие дерев-ни с их заколоченными домами, заледеневшие города, в которых зимой так рано темнеет, где столько молодых марафонцев в комнатах с низкими потолками гадают, куда зо-вет дорога — совсем как я на Большой Покровке.

     А нужен я Франции, где так скоро меня торжественно погребут? Стала она мне матерью-родиной? Не знаю. Быть может. Но нет... не знаю. 

     Свеча в изголовье освещала то, что генерал и посол Франции собирался унести с собой в могилу. Это был портрет Алексея Максимовича Горького, солдатский крест, значок легионера Ино­странного легиона и Большой крест Почетного легиона. Но все-таки русское происхождение генерала помешало французам отдать ему самые высокие военные почести. Ибо по заслугам, по чину он должен был быть похоронен в Доме Инвалидов - музее боевой славы Франции.

      Самый поэтический некролог был написан близким другом Зиновия Пешкова Луи Арагоном. Авторы всех некрологов были единодушны в оценке жизни, прожитой этим блестящим, оригинальным и очень своеобразным человеком.

     «Он был одной из самых   необычных  фигур французской   армии»,   —   писала   «Паризьен».

      «Его карьера, необычайно волнующая, измеряется расстоянием от солдата, легионера второго класса, до корпусного генерала и посла Франции» - это цитата из газеты «Кепи блан».

     «Свое французское гражданство, - писала «Фигаро», — он завоевал пролитой кровью. Его подтвердило признание самых высоких авторитетов страны».

     — Последние годы своей жизни, - вспоминала Эдмонда Шарль Ру, — Зиновий Алексеевич очень гордился тем, что в Советском Союзе два города названы именами самых близких ему людей. Нижний Новгород носил имя его названого отца Горького.

     А другой город в честь его брата Якова Михайловича носил имя Свердловск. Это было в шестидесятые годы.

     Сейчас дермократы все вернули назад. И городу Горькому, и городу Свердловску вернули дореволюционные названия Нижний Новгород и Екатеринбург. По разному можно относиться к истории.

     Кладбище Сен-Женевьев-де-Буа находится под Парижем. В по-следние годы оно стало местом паломничества многих наших телевизионных съемочных групп, кино-документалистов и просто журналистов. На этом кладбище похоронены русские люди, которые окончили свою жизнь на чужбине. Здесь невольно вспоминаются стихи Роберта Рождественского:

 Малая церковка. Свечи оплывшие.

 Камень дождями изрыт добела.

Здесь похоронены бывшие. Бывшие.

 Кладбище Сен-Женевьев-де-Вуа.

      Здесь могила Ивана Бунина, здесь похоронены Виктор Некрасов, Александр Галич, Зинаида Гип­пиус, Андрей Тарковский. Здесь покоятся многие офицеры и солдаты, воевавшие в Гражданскую войну: дроэдовцы и корниловцы, деникинцы и врангелевцы. Как поется в популярной песне, здесь много пору­чиков Голицыных и корнетов Оболенских.

      ...Моросил дождь, когда траурный кортеж прибыл на кладби­ще. Легионеры пронесли гроб с телом покойного. Звучали траурные военные марши. А потом, когда гроб опустили в могилу, над кладбищем разнеслось церковное пение «Скорбим». На этом кладбище есть спе­циальное место, где находятся могилы русских, отдавших жизнь за Францию.

     Здесь, рядом с летчиком Поляковым - Байдаровым — отцом Марины Влади, под одной могильной плитой с героиней французско­го Сопротивления Викой Оболенской и ее братом священником Николаем Оболенским, умершим через несколько лет после своего друга, нашел последний приют и герой нашего повествования.

     Над его фамилией высечена эмблема Иностранного легиона и его девиз «Честь и верность». А да­лее написано: «Зиновий Пешков, легионер». И даты: 1 б октября 1884 года - 27 ноября 1966 го-да. Очень скромно, ни чинов, ни званий, ни боевых наград. Такая скромность кажется мне паче гордости.

     Могила Льва Толстого в Ясной Поляне, на которой вообще нет ни имени, ни фамилии, ни дат, вызывает такое же чувство. Думается, это говорит отнюдь не о смирении, а о непомерной гордыне...

 

     Наше повествова­ние пришло к концу. Время подвести итоги этой бурной жизни. Конечно, трансформация души шла невероятная! В начале жизни юношу обуревали идеи социального равен-ства, всеобщего счастья, справед­ливости. Это был человек, который кричал из толпы: «Да здравствует свобода!», распространял в Ниж­нем Новгороде крамольные листовки. За что потом и находился под надзором полиции.

     Но,  объездив весь мир, он постепенно пришел  к  индивидуализму, к авантюризму.  Несмотря на благотворную связь с Горьким, которого я считаю великим гуманистом, всю свою жизнь Зиновий Пешков посвятил работе на самого себя. Постепенно жизнь привела его в лагерь, противоположный тому, в ко­тором находился его названый отец.

      Но, являясь по сути как бы врагом Советского Союза, Зиновий никогда не поднимал оружия против своей родины и ни разу не сказал публично ни одного плохого слова в ее адрес. В нашей стране его имя было предано забвению. Зиновия Пешкова как бы не существовало. И все документы, где он упоминался, прятались в спецхранах, спецархивах, куда не было доступа людям.

     В семье Свердловых его близкие — братья, сестры, родные и двоюродные, племянники и племянницы, - все они делали вид, что такого человека нет. Семья Свердловых м

Бесплатный хостинг uCoz