5 - Иностранный легион 

     Во всяком случае, годы с 1917-го по 1921 -и были в жизни Зиновия очень пестрыми: много приключений, много поездок. После своей первой военной миссии в России он отправляется в Румынию, далее снова в Аме­рику. Затем он в Англии, Японии, Китае. Его непосредственный начальник французский генерал де Мартель был женат на очаровательной женщине. Зиновий Алексеевич, естественно, не упустил этого обстоятельства. А в 20-м году он вместе с генералом Мартелем и его очаровательной женой ока­зывается в Грузии.

     И здесь наш ловелас вновь встречает Саломею Николаевну Андроникову, в которую, как я уже говорил, Зиновий  был влюблен еще будучи статистом во МХТе.

     Зиновий узнает, что Саломея Андроникова, приехавшая к тяжелобольному отцу, аре­стована и приговорена к расстрелу. Его собственные попытки спасти ее успехом не увенчались. Тогда в Ита­лию уходит телеграмма Горькому: «Отец, звони Ленину, Троцкому, Карлу Марксу, черту-дьяволу, только спаси из тюрьмы Саломею Андроникову». Горький позвонил — и спас.

     Зиновий возвращается в Париж вместе с ней, делает предложение и узнает, что уже много лет она помолвлена со своим другом детства. На этом поприще ему не везет. Но именно Саломея стала потом основной хранительницей памяти о нем, хотя небрежность правнучки и попортила изрядно рукопись ее воспоминаний, (она везла рукопись в издательство на мотоцикле и потеряла ее значительную часть).

     Начинается очередное (из известных нам) любовное приключение. Это была легендарная красави­ца начала века, дочка грузинского аристократа Андроникова и внучатая племянница поэта Плещеева, наполовину грузинка, наполовину русская.

     В начале века она приехала в Петербург и вскружила голову множеству мужчин. Ее воспевал Ман­дельштам, с ней дружили Ахматова и Цветаева, ее рисовал Петров-Водкин.

     Итак, роман с Саломеей Николаевной в разгаре. Но тут Зиновия отзывают во Францию. Он заяв­ляется к возлюбленной и предлагает увезти ее в Париж.

     - Ты купишь там несколько шляпок!

     - Когда надо ехать? - спрашивает влюбленная в него женщина.

     - Сейчас!

     И они мчатся в Батуми. Там перебираются на французскую канонерку. И галантный француз - ка­питан уступает Саломее Николаевне свою каюту. В Константинополе они пересаживаются в Восточный экспресс, пересекающий Европу, позднее воспетый Агатой Кристи в ее знаменитом романе. Но в Болга­рии Андроникову высаживают - у нее нет болгарской визы. Напрасно Пешков пускает в ход свое обая­ние, объясняет, что они проездом во Францию, обещает, что Саломея Николаевна не будет выходить из поезда. Ничего не помогает. Тогда Зиновий берет ее паспорт и бежит в почтовое отделение. Он хочет дать телеграмму, чтоб из Франции помогли. Но вдруг видит печать, которая свободно лежит на столе. Он шлепает в паспорт эту самую болгарскую печать почтового районного отделения. И потом показыва­ет его пограничнику.

     - Вот, — говорит Пешков, — болгарская виза.

     Так они добираются до Парижа. Саломея Николаевна была очарована Зиновием. Она вспоминала, что отказать ему было невозможно. Он был, по ее мнению, упоительно хорош. «Стоило ему только от­крыть рот, - считала она, - как ни одна женщина не могла бы устоять перед ним».

     Но счастью любовников помешала война. Снова Зиновий Алексеевич в строю. Его посылают с тем же генералом Мартелем на броненосце «Прованс» в Крым в войска генерала Врангеля. Однако Вран­гель терпит поражение, врангелевская армия бежит. И Зиновий Алексеевич помог спастись многим офи­церам – представителям знатных дворянских фамилий. Окончательно перейдя к белым, он помогал им уплыть на французском броненосце прочь от берегов Крыма, от берегов родины. Не могу не привести здесь гениальное стихотворение Николая Туроверова, замечательного русского поэта, стихи которого наконец-то пришли к нам из эмиграции. К сожалению, уже после смерти поэта.

Уходили мы из Крыма среди дыма и огня.

Я с кормы все время мимо в своего стрелял коня.

А он плыл, изнемогая, за высокою кормой.

Все не веря, все не зная, что прощается со мной.

          Сколько раз одной могилы ожидали мы в бою.

          Конь все плыл, теряя силы, веря в преданность мою.

          Мой денщик стрелял не мимо. Покраснела вдруг вода...

          Уходящий берег Крыма я запомнил навсегда.

     Навсегда покинул Россию и Зиновий. Ему было 37 лет. Половина жизни прошла. Начиналась вто­рая половина. Его ждали удивительная карьера, новые похождения, прекрасные женщины.

     Предоставим слово о Зиновии Пешкове Николаю Васильевичу Вырубову. Николай Васильевич - достойный предста­витель старинного дворянского рода. Кстати, его бабушка была одновременно племянницей и Ивана Тургенева, и Афанасия Фета.

     И после смерти этих писателей унаследовала их имения, в том числе зна­менитое Спасское-Лутовиново. Его отец, Василий Вырубов, — министр внутренних дел Временного правительства, где премьером был князь Львов.

     Сам Николай Васильевич вступил в армию де Голля солдатом. Воевал в Италии против немцев, был дважды ранен. Де Голль наградил его самой высокой наградой («тираж» этого ордена - одна тысяча экземпляров) — Крестом Освобождения. Среди на­гражденных им офицеров и солдат (их фамилии вы­сечены на мраморной доске в Доме Инвалидов) Эй­зенхауэр, Черчилль, а также и унтер-офицер Николай Вырубов.

     - Мой отец познакомился с Пешковым при штабе Врангеля. Отец после революции вместе с князем Львовым состоял в Комитете русской эмиграции в Париже и налаживал отношения между русским Парижем и Врангелем.

     - Николай Васильевич, а вы не знаете, встречался ли Пешков после революции, в восемнадцатом году, со своим братом Яковом?

    - Не могу сказать. Я единственное помню, что Пешков попросил у моего отца, когда они пересеклись в ставке Врангеля, устроить ему телефонный разго­вор с братом Яковом. Это был восемнадцатый – девятнадцатый год.

     - И состоялся этот разговор?

     - Отец мне рассказывал, что находился рядом, когда Пешков разговаривал по телефону со своим братом. А о чем разговор, отец не помнил. Мне кажется, Яков старался уговорить своего старшего брата вернуться в Россию...

     Поверить в это мелодраматическое обстоятельство, конечно, хотелось бы, но уж очень были сла­бы доказательства. Тем более, в 1919 году Яков Свердлов забелел и умер. А сведения об этом разгово­ре были все-таки не из первых рук...

     - А что вы знаете о его работе в качестве представителя Франции при штабе Колчака, в Закав­казье, в ставке Врангеля?

     - В России говорили, что Пешков был французским советником белого движения. Это преувеличение. Он был просто секретарем мсье де Мартеля. Переводчиком и секретарем. И поэтому, когда Мартеля французское правительство переслало из Баку к Врангелю как представителя при белом движении, то, конечно, мсье де Мартель взял с собой и Пешкова как пере­водчика и помощника... После, когда Пешков вернулся в Париж, мой отец его встречал довольно часто. Они любили вместе выпить, покутить, поговорить о том о сем. Не могу сказать, что они были друзьями, но оба любили жить немножко напоказ. Пешков был не как его брат, тот был человек убеждений. А Пешков был человек увлечений. Побывав в Канаде, Америке, Австралии, выехав из России в девятьсот пятом году, повидав весь западный мир, он уже не особенно рвался на революционную работу, которую вел когда-то 'вместе с братом Яковом.

     У него уже были иные понятия о жизни. Вам кажется, он был авантюрист? Слово авантюрист в русском языке имеет всегда какой-то отрицательный оттенок. А во французском это слово имеет несколько граней. Если человек предпринимает что-то рискованное с одной целью — чтобы от этого получить при­быль, какой-то доход, состояние, то это авантюрист в плохом смысле. А в хорошем смысле авантюрист - это человек, который бросается в совершенно неизвестные жизненные опыты. И надеется, что в них найдет удовлетворение. Пешков, конечно, был авантюрист в жизни. Но не только. Главное, он любил быть на первом месте.

     - То есть был честолюбив?

     - Да. Он должен был всегда быть впереди. Но в жизни выдвинуться бывает легче, чем остаться на первом положении. Это гораздо труднее. И вот здесь было громадное преимущество Пешкова. Он умел всю свою жизнь оставаться заметным. Он как бы создал свой персонаж.

     - В чем это выражалось?

     - Во-первых, никогда в жизни не давал понять, что он - брат Якова Свердлова.

     - Он это скрывал?

     - Да. И скрывал всю свою жизнь, что он - еврей.

     - А то, что он приемный сын Горького, скрывал или нет?

     - Наоборот. Французское общество и интеллектуальная элита всегда увлекались «левым». И Горький для них был герой. А значит, и приемный сын Горького представлял для общества интерес. Я не хочу входить в детали, насколько он юридически приемный или не приемный. Он себя подавал как «приемный сын Горького».

     По возвращении из России в двадцать первом году Зиновий Алексеевич служит в Военном мини­стерстве Франции. Но штабная канцелярская работа ему не по нутру. И Пешков решает вернуться в Иностранный легион.

      Надо сказать, что Иностранный легион состоит из наемников. О них существует два мнения. Одно - они герои, другое - бандиты. Наемные части существовали  и в Египте, и у Александра Македонского, и в Древнем Риме, и в средние века. Из литературы, истории мы знаем, что наемники — самые страшные войска. Когда они входили в город, то не щадили мирное население, грабили, убивали, насиловали. Как правило, это были люди без рода, без племени, без чести и стыда.

      Вот высказывание Ильи Эренбурга, который сам мечтал стать легионером, но не был принят по состоянию здоровья: «Иностранный легион до войны состоял из разноплеменных преступников, которые, поступая в него, меняли свое имя. Отбыв военную службу, они становились полноправными гражданами Франции. Легионеров отправляли обычно в колонии, усмирять мятежников. Понятно, какие нравы царили в легионе...

     Русский писатель Виктор Финк, который был легионером, писал о том, что это сборище преступни­ков. Во время атаки легионеры расправлялись с неугодными офицерами. Нормой были зверские убийст­ва военнопленных. Объяснить возвращение Зиновия Алексеевича именно в эту воинскую часть весьма затруднительно. Невольно вспоминается его интервью про «упоение в бою».

     Наш герой вернулся в Иностранный легион как раз в то самое время, когда Франция начинает свою очередную колониальную войну. На этот раз в Марокко, где североафриканские племена под предводительством Абд Эль Карима подняли освободительное восстание.

     Была организована Рифская республика. Но мятеж был потоплен в крови. Республика прекратила свое существование. Недавний социал-демократ, революционер, стоявший на интернациональных пози­циях, принял участие в войне, которая подавляла свободу и независимость североафриканских племен. Встал на сторону карателей.

     Хочу еще привести стихи Николая Туроверова, который тоже пять лет был легионером. У меня нет сведений об отношениях между замечательным поэтом и грандиозным авантю­ристом. Но мнится, они были знакомы: однополчане по легиону, оба из России, да и русская колония в Париже, где они проживали, не могла не свести их.

     Туроверов - казак, бежавший из Крыма с армией Врангеля, - навсегда сохранил нежную любовь к России. Он не был перевертышем, ибо с самого начала выступал на стороне белой армии.

     Посвящается стихотворение князю Н.Н.Оболенскому.

     (Кстати, многие годы спустя легионер 3. А. Пешков и свя­щенник Н.Н.Оболенский будут лежать под одной могильной плитой на кладбище Сен-Женевьев-Де-Буа.)

Нам все равно, в какой стране cметать народное восстанье,

И нет в других, как нет во мне, ни жалости, ни состраданья.

Вести учет: в каком году - для нас ненужная обуза;

И вот в пустыне, как в аду  идем на возмущенных друзов.

Семнадцативековый срок прошел, не торопясь, по миру;

Все так же небо и песок глядят беспечно на Пальмиру

Среди разрушенных колонн. Но уцелевшие колонны,

Наш Иностранный легион - наследник римских легионов

     Делая телепередачу о Зиновии Пешкове, было невоз­можно не побывать в Иностранном легионе. Очень хоте­лось понять, почему Зиновий снова возвратился туда. Все-таки что же это такое - легион: прибежище для преступ­ников, скрывающих нечистое прошлое? Или просто сбори­ще головорезов и мародеров? Или же приют для вояк, ко­торым некуда деваться в мирное время: ведь ничего, кро­ме как убивать, они не умеют? Но тогда почему все парады Франции в Париже на Елисейских полях открывают именно «белые кепи» — легионеры?

     Однако проникнуть в Иностранный легион - все равно, что разведчику КГБ просочиться в ЦРУ или наоборот.

     Тем не менее, наши долгие попытки, письма, просьбы, обращения в Военное министерство Фран­ции и наше непреодолимое желание помогли нам обрушить преграды. И наконец, мы получаем разреше­ние и едем в «логово».

     Неподалеку от Марселя, в местечке Обань, расположен генеральный штаб Иностранного легиона. Мы оказались первой русской съемочной группой (и пока последней), которой удалось посетить эту зага­дочную воинскую часть. Думаю, поэтому мне придется сделать отступление и рассказать о легионе под­робнее.

     На плацу перед зданием генерального штаба обелиск, на котором высечен девиз легиона: «Честь и верность». Тут же памятник, который легион воздвиг своим воинам, погибшим за 170 лет - время его существования. А погибло их 35000 человек